Эпитафия усопшим деревням
Облака над родимою крышею
вперегонки за счастьем бегут.
Дорогое мое Верхошижемье,
я покинуть тебя не могу.
И помолвлен с тобою общаться я
летом, осенью, зимней порой.
Ой, земля моя милая вятская,
мы повязаны крепкой вожжой.
Ты махнешь мне березовой веткою
и подаришь сирени букет, -
я плачу самой крупной монетою –
неразменной любовью в ответ.
Много лет по увалам и впадинам
колесю на стальных вороных,
и всегда привлекают и радуют
закрома уголков потайных.
Нынче вволю брусники и рыжиков
породила округа твоя.
Почему же верховья над Шижмою
так уныло глядят на меня?
Отчего так пустынны и холодны
горизонты и небо окрест?
Оттого, что знакомые контуры
стер безжалостно дикий прогресс.
Вся Россия с названьями меткими
умещалась на горстке земли,
но наследье, дареное предками,
мы потомкам сберечь не смогли.
На увалах, в полях и в поречии
слыли Питер, Смоленец, Казань…
А осталась лишь память им вечная
и – ни больше, ни меньше сказать.
И помянем еще в эпитафии
Тюмени, Скороходы, Армень…
К сожаленью, в родной географии
больше нету таких деревень.
Вместе с ними исчезли в безвестности
десять звонких, зазывных церквей…
И увидишь в заброшенной местности
лишь следы одиноких зверей.
Лишь Москва на обочине времени
еще тешит проезжий народ.
Что за особь у вятского племени
под эгидой столицы живет?
Не судьба быть им малыми тезками
белокаменных монстров Руси.
Поздно к небу взывать подголосками:
«Храни, господи!.. боже, спаси!..»
Не пылится дорога Смоленщины,
и Казань на вечерку не жди…
На костях и досках деревенщины
благоденствуют наши вожди.
Обезлюжены ими угодия,
обездолены луг и поля…
Эх, забитая малая родина,
кто полюбит, взлелеет тебя?
Не взойдут суесловия пышные,
не поднимется прах из травы…
Отдыхайте, верховья над Шижмою,
в ожидании лучшей поры…
Облака вперегонки по шиферу,
громыхая и плача, бегут…
Дорогое мое Верхошижемье,
я усну на твоем берегу…
1999 г.